В New York Times сегодня утром, в последний день, который я выделил для написания этой книги, появилось сообщение из Шри-Ланки, где говорится, в частности, о некоем крупном мужчине огромной физической силы, который не смог предотвратить гибель четверых из пяти своих детей во время цунами. И когда он называл репортеру имена своих потерянных детей в порядке убывания возраста, закончив на имени младшего четырехлетнего сына, оказался совершенно сокрушен собственным плачем. Лишь моральный кретин в этот момент попытался бы его успокоить, заверяя, что его дети умерли в результате извечного, непостижимого, благого Божиего плана, и что на самом деле их смерти таинственно послужили Божиему предназначению в истории, и что все это было совершенно необходимо для достижения Богом Своего конечного замысла в деле сотворения этого мира. *** Кажется любопытным заблуждением — но, по-видимому, его разделяет огромное число наиболее страстных секуляристов — воображать, что христианство никогда в течение двух тысячелетий своей интеллектуальной традиции не рассматривало проблему зла, не сталкивалось с реальностью страданий и смерти или по крайней мере с некоторой чуткостью не реагировало на эти вещи; что христиане на протяжении веков просто не замечали каждый отдельный случай наводнения, землетрясения или бури, эпидемии, голода или пожара, войны, геноцида или резни; или что каждый христианин, который был калекой или болел неизлечимой болезнью, или наблюдал, как его жена умирает от рака, или стоял у могилы своего ребенка, каким-то необъяснимым образом оставался нечувствительным к глубине своей собственной боли и к темным моральным и метафизическим загадкам, преследующим его в каждое мгновение его горя. *** Атеист, исходя из мирских страданий, иногда грубо возражает против веры во всемилостивого и всемогущего Бога, но это происходит именно потому, что его моральные ожидания от Бога, — а также моральные разочарования — сформированы на самом глубоком уровне языком христианской веры. Приводимые аргументы не обнаруживают чуткого понимания христианской традиции и небезупречны с точки зрения ее логики, но они не направлены просто на фантом без какого-либо содержания вообще. За маской этого бога, в которого никто по-настоящему не верит, стоит как минимум воспоминание о Боге, о Котором свидетельствуют христиане, или тень такого воспоминания. По этой причине атеист, который не верит по моральным соображениям, делает честь, хотя и сомнительным образом, христианскому Богу, и поэтому его нельзя игнорировать. Он требует от нас не отречения от наших убеждений, а тщательного припоминания нами того, что это за убеждения, а также такого определения Божественной любви, которое по крайней мере имело бы моральную строгость принципиального неверия. Однако это непросто. Ибо иногда становится заметно, что атеизм сохраняет в себе некоторые элементы «христианства», о которых христиане довольно часто забывают.
